9 марта 2017 года на научном семинаре кафедры богословия выступил профессор Санкт-Петербургской Духовной Академии Петр Евгеньевич Бухаркин. 
Петр Евгеньевич предварил свой доклад замечанием, что проблему соотношения теологии и филологии он видит в филологическом ключе, поскольку филология является его преимущественным занятием. По его наблюдению во всех отраслях гуманитарных наук в последнее десятилетие преобладает сосредоточенность на конкретных темах. Это заметно особенно в филологии. Все меньше и меньше мы сталкиваемся с работами, в которых предлагаются общие рассуждения. Это не случайно, — полагает профессор. Интерес именно к конкретным материалам связан с глубоким ощущением какой-то интеллектуальной исчерпанности теоретического составляющего гуманитарных наук. Это может быть связано с разными обстоятельствами.
В конце восьмидесятых годов для русских гуманитариев открылась западная наука, которую в предшествующее время знали спорадически, неполно и часто знание было случайным. Отечественные исследователи не были вписаны в мировое гуманитарное научное пространство. В конце восьмидесятых это знакомство, наконец-то, произошло и оно, конечно, произвело огромное впечатление. Во многом перестроился аналитический аппарат, но довольно скоро стало ясно, что усвоить-то мы усвоили и это очень хорошо, это очень обогатило нашу науку, но вместе с тем каких-то новых движений, развивающих научную мысль, мы создать не смогли. И в большинстве случаев теоретические размышления российских ученых-гуманитариев являлось в известной мере повторением того, что было давно известно, осмысленно и уже пережито на Западе. Это чрезвычайно заметно применительно к двум исследовательским направлениям в литературоведении – нарратологии (теории повествования) и интертекстуальности (соотношение одного текста с другим, диалогическое взаимодействие текстов). Последние несколько лет работы, связанные с этими теоретическими ответвлениями поражают своей предсказуемостью. С первых строк работы можно с уверенностью сказать, к каким результатам придёт исследователь.
Нечто похожее мы переживаем и в связи с духовным осмыслением истории XX века. На рубеже 80-90-х годов мы испытывали чувство восторга, когда мы познакомились с произведениями религиозных философов, писавших о русском самосознании. В тот момент эти работы казались чрезвычайно острыми. Но прошло время и стало ясно, что эти яркие, интересные произведения, предлагающие необычный ракурс, для серьезных научных исследований не являлись развитием.
Единственным философом, размышлявшем в религиозной плоскости и сумевшим сказать совсем новое слово был Владимир Вениаминович Бибихин. То, что предлагал такой крупнейший авторитет, как Сергей Сергеевич Аверинцев, во многом опиралось на то, что было сформулировано за сто лет до того, как он это сказал. В связи с этим ощущением теоретической усталости на первый план выходят конкретные темы. «Я же рискну вынести на ваше суждение как раз общие суждения о взаимоотношении филологии и теологии», — подчеркнул Петр Евгеньевич. И добавил, что его размышления во многом вызваны теми изменениями, которые происходят в духовном образовании в настоящее время и требуют ясного осмысления. А взаимоотношение теологи и филологи представляется относящимся к числу очень значительных вопросов. «Поэтому я рискну вам предложить самую общую теорию», — объяснил концепцию своего выступления П. Е. Бухаркин.
Тема филологии и теологии не имеет ничего общего или имеет очень мало общего с распространенными последнюю четверть века темами, типа: «христианство и культура», «христианство и литература» или «Церковь и литература». Эти темы акцентируют внимание на объекте, а тема «филология и теология» переносит акцент на совершенно другое – на сущность самих наук, вне зависимости от того, на какой именно предмет направлено то или иное конкретное исследование.
Для того, чтобы говорить о теологии и филологии, необходимо, прежде всего, ясно себе представить, а что такое филология, какое понимание мы вкладываем в эту дисциплину. Филология – очень странная наука, она странная еще и потому, что так и не находит себе места в номенклатуре современных наук. Англоязычная традиция не знает такой науки. Некоторые российские исследователи предпочитают для этой отрасли название «литература и язык», что указывает на предмет изучения, а не сущность дисциплины. В немецкой традиции слово «филология» сохранилась, да и то оно все более и более вытесняется из немецких университетов и заменяется предметными названиями. Поэтому филология довольно проблемная наука, да и наука ли она ли что-то другое? Определений филологии довольно много. Из этих разных определений в основном повторяется два. Первый подход нам всем хорошо знаком, он восходит к концу XVIII, к немецкому филологу, антиковеду Фридриху Августу Вольфу.
Именно Вольф предложил само понятие филологии. Русской филологии в ее классическом варианте свойственно понимание филологии в том смысле, в каком оно было предложено Фридрихом Вольфом. Этот подход разделяется и тремя крупнейшими современными филологами Петербурга: это Александр Константинович Гаврилов, Николай Николаевич Казанский и Елена Георгиевна Рабинович. Все они именно так, как и Вольф, понимают филологию. Это понимание отразилось и в замечательной статье Тадеуша Зелинского в словари Брокгауза и Эфрона, или в самом хорошем пособии по филологии Григория Осиповича Винокура первой половины XX века, которое так и называется «Введение в филологические науки». Эта традиция видит в филологии науку о комментировании текстов в самом широком понимании. Филология – это наука, которая помогает нам полностью понять текст. Имеется ввиду, условно говоря, понять с внешней точки зрения. В огромном количестве случаев даже простые тексты понимаются нами неправильно, например, «Евгений Онегин» или «Мертвые души». В этих произведениях есть много отрывков, относительно которых мы не можем понять, что имеется ввиду в буквальном смысле слова. Филология подготавливает наш объект к его изучению. В этом отношении связи филологии и теологии очевидны и чрезвычайно важны. Филология в прямом смысле слова является служанкой богословия, она действительно помогает нам подготовить текст к его правильной интерпретации. Поэтому ни одна богословская работа не может обойтись без филологического вступления. Это и делает филологию очень важной наукой именно для богословия. Иногда, к сожалению, наблюдается ситуация, когда филологический компонент, связанный со стремлением полностью понять текст, вытесняется из богословских исследований. В редких университетах, и СПбГУ принадлежит к их числу, читаются такие дисциплины, как источниковедение или текстология.
С другой стороны, при таком широком понимании задач филологии пропадает специфика взаимоотношений филологии и теологии. Ведь в таком случае любая гуманитарная наука, имеющая дело с текстом, нуждается в филологии как в своей основе. Более того, при таком понимании филологии и теологии диалог между теологией и филологией в принципе невозможен, потому что диалог требует взаимности, а тут просто науки, поднявшиеся над текстом, используют материалы филологии. Диалога как такового не возникает.
Если мы обратимся к другому пониманию филологии, которое совершенно условно можно назвать Аверинцевским. Популярность Сергея Сергеевича огромна.
Однако нельзя не отметить и некоторые минусы исследовательской деятельности Аверинцева. Во-первых, он имел склонность писать о тех предметах, о которых был плохо осведомлен. Например, статья о Державине, которая обнаруживает, что Аверинцев писал о Державине, не открыв ни одной работы о Державине. Во-вторых, его склонность к миссионерству, которая была в нем необычайно сильна и в последние годы определяла всю его деятельность, и которая препятствует строгой научности. Отмеченные недостатки приводят к тому, что научное сообщество относится к наследию Аверинцева, конечно, с исключением, но в целом довольно сдержано. В тоже время Аверинцев был очень хорошим ученым и очень ответственно относился к предмету своего изучения. То понимание, которое предложил Сергей Сергеевич, создано им в лучший период его творчества. Его небольшая статья «Филология» стала краеугольной в понимании этой науки.
Определение, предложенное Аверинцевым, не противоречит традиционному. Оно и не могло противоречить, поскольку Сергей Сергеевич был филологом-классиком и с бесконечным почтением относился к своим учителям. Но, не противореча классическому определению, Аверинцев перенес центр тяжести с внешних сторон на внутреннюю суть науки. Он обратил внимание на некоторые странные особенности филологии, ускользнувшие от внимания Вольфа и его последователей. Первое, на что обратил внимание Аверинцев, — это на внутреннюю противоречивость науки. Филология – это наука, которая не может обратиться к эпохе, совокупности текстов. Предмет филологии – текст, и поэтому она очень ограничена. По мнению же Аверинцева филология для понимания текста должна использовать ничем неограниченную совокупность знаний, относящихся к совершенно разным сферам гуманитарных наук. Понять текст, означает использовать весь опыт человеческого знания. Ибо понимание текста в филологии не ограничивается внешними моментами. Филолог должен увидеть в тексте его конечный смысл. Согласно статье Аверинцева, филология оказывается наукой, обращенной к голосу каждого отдельного человека, непохожего ни на каких других людей, и который овеществлен в тексте. И наша задача не подменить этот голос своим представлением, не свести к безличной вещи, а увидеть эту неповторимость и понять уникальность этого голоса и его близость к нам. Вот в этом и состоит смысл филологии по определению Сергея Сергеевича Аверинцева. Поэтому филология является скорее не наукой, а определенным подходом. Правильнее считать филологию не наукой, а самозаконной, абсолютно внутренне единой областью знаний, которая характеризуется не ограниченным количеством предметов, сколько специфическим подходом к тексту. Филолог – этот гуманитарий, который специфически относится к своему предмету. В ходе исследования он стремится обнаружить в тексте голос отдельного человека, с которым вступает в диалог. Филологи, работающие в таком русле понимания филологии, — это Михаил Михайлович Бахтин, Александр Павлович Скафтымов, Виктор Максимович Жирмунский, Александр Викторович Михайлов, Сергей Георгиевич Бочаров, Алексей Владимирович Чичерин и целый ряд других замечательных ученых, для которых филологические исследования – это попытка услышать.
Для этого направления филологии понимание текста равно пониманию мира. Литература – это вторично структурированная модель того мира, который нас окружает, поэтому погружаясь в текст, мы погружаемся в окружающий нас мир и стремимся понять его главные законы. Филолог, интерпретируя текст, предлагает ответы на общие и самые грозные вопросы, определяющие мир и сознание, в том числе, и те вопросы, которыми занимается богословие. В таком случае филология в конечном счете направлена на познание Творца, но не прямо через познание твари, как естественные науки, а через познание того величайшего дара, который Творец дал только человеку, — творческого дара. И анализируя действие этого творческого дара, филология невольно начинает размышлять об общих законах мира.
Вклад России в развитие христианской культуры грандиозен, и, в том числе, вклад русских филологов огромен. П.Е. Бухаркин коротко остановился на значении Бахтина. Одна из главных идей Бахтина, которая состоит в признании диалогического начала главным, структурно организующим мир принципом, является замечательным образцом творческого преломления христианского откровения.